
В этом году народная артистка России, актриса Театра марионеток имени Е. С. Деммени Фаина Ивановна Костина отмечает юбилей. Не будем играть с цифрами: время не властно над этой улыбчивой обаятельной актрисой, хрупкой и изящной, несмотря на работу – а управлять куклами труд тяжелый и не только душевно, но и физически. И, в самом деле, разве есть возраст у первого Чебурашки Советского Союза: именно такое почетное звание присвоил Фаине Ивановне Чебурашкин «папа» – Эдуард Успенский. В репертуаре Костиной, однако, множество не менее интересных увлекательных ролей, давно любимых юными завсегдатаями Театра марионеток имени Е. С. Деммени, и главное – любимых самой актрисой, а разве что-то может случиться без любви?
Друзья, давайте на цыпочках пройдем за ширму и подсмотрим, как все начиналось…
Артисты театра кукол — народ особый: наверное, в детстве вы или не наигрались в куклы или заигрались. Как вы пришли в театр?
Кукол у меня было мало, я их рисовала, делала из картона, придумывала им костюмы. Мне нравилось рисовать: прочитаю какой-нибудь роман Дюма, например, и создаю костюмы его героям. Но где-то после 15-ти лет я поняла, что я просто хороший копиист: могла воспроизвести любую картину. Может быть, вышел бы из меня и дизайнер неплохой, хотя тогда и слова такого не знали. Но я этим не заинтересовалась. А вот создать что-то свое как художник, не смогла бы.
Мне нравилось все, что происходит вокруг, любила Петроградскую сторону и Васильевский остров – я и там, и там жила.

Дворовая жизнь тогда была немного другая: все друг друга знали, играли в разные игры вроде казаков-разбойников, делились на команды. А я и бегала очень быстро — не поймать, могла на ходу в трамвай запрыгнуть.
При этом меня водили и в музыкальную школу на Васильевском. Я ходила с папкой, красиво причесанная, чинная – с бабушкой. Пока она меня водила, мне это нравилось, потом мы переехали на Петроградку, и там я уже ходила сама. Мне тогда было 10 лет, и я тихо перестала заниматься музыкой. Значит, это было не мое, но какие-то основы я получила.
В своем воображении я еще очень много путешествовала. У меня почему-то была мечта попасть в Уссурийский край. Наверное, я насмотрелась на картинки, и мне казалось, что там безумно красиво. И все есть – тигры, леопарды…
Мне нравилось фантазировать о путешествиях по океану: в послевоенное время было много трофейных фильмов о «плохих ребятах» — о пиратах, и мне хотелось плыть вместе с ними на корабле. Мы эти фильмы смотрели по сто раз. Жизнь была очень богатой…
Почему-то я пошла заниматься еще и фехтованием, мотоцикл освоила…
У нас очень большая семья – у бабушки было шесть дочерей, у них – свои дети. Все были технарями – физики, химики, математики, но буквально все любили театр и музыку, все ходили в филармонию, и у меня абонемент туда был чуть ли не с 11-12 лет.
В школе нас много водили в театр, в ТЮЗ, например. Я запомнила Евгения Лебедева, который играл в сказке «Два клена» Бабу-Ягу. И читать о театре любила, но читать любила много вообще, в том числе под одеялом с фонариком и под партой украдкой. Мечтала быть оперной дивой. Но для этого нужен был, конечно, голос. Смотрела и читала все, что было связано с оперой. Тогда было снято много фильмов – о Глинке, о Мусоргском, о Чайковском – и играли там звезды.

О кукольном театре я не мечтала, но со мной случилось огромное приключение. После школы я так и не определилась: куда мне идти. Попробовала поступить туда, где были физика и химия, и не набрала баллов. Мне надо было пересидеть один год. Я пошла работать к маме в НИИ синтетического каучука. И там занялась творчеством: выпускала газету, записалась в драматический кружок. Мы ставили пьесу, по которой был снят фильм «Три плюс два» с Андреем Мироновым, Натальей Фатеевой. Я получила там роль. А, надо сказать, я работала с женщиной, которая жила в одной квартире с актрисой из кукольного театра. И ей она обо мне все время рассказывала: как я бегаю, пританцовывая, пою… А, вообще-то, я сидела на серьезной установке: делала из бутана бутилен.
И вдруг – звонок: «Деточка, здравствуйте» — «Здравствуйте» — «Вы не хотели бы работать в кукольном театре?» — «А что для этого надо?» — «Будет просмотр, надо спеть, станцевать, прочитать басню, прозу, стихотворение» — «А когда?» — «Послезавтра».
Я взяла все, что я знала – стихи Бернса, отрывок из «Кошкиного дома». Единственное, что выучила – рассказ Голявкина о споре двух мальчиков, такой современный сюр. Но я же работала, мне пришлось взять бюллетень: тогда все было очень строго. Пришла на работу, побегала по лестницам, чтобы стать красной, явилась к врачу с испариной: «Со мной что-то происходит». Я набегала температуру 37, 2! Мне дали справку, тут же ушла домой, а на следующий день совершенно нахально пошла в театр с приятельницей. Мы шли на приключение. В театре сидело очень много народу, даже специалисты из бухгалтерии – видимо, давно никого нового в труппу не брали.
Я, наверное, была первой ласточкой в послевоенные годы. Передо мной сидел замдиректора Шиляев, у него жена тогда была – актриса Ирина Зарубина, она потрясающе играла хозяйку в «Обыкновенном чуде» в Театре комедии, ныне носящего имя Н. П. Акимова. Я все сделала, прочла, спела «Подмосковные вечера», которые тогда были хитом. Мне сказали: «Погуляйте по театру», а потом: «Вам позвонят». И я ушла: ну, сходила и сходила. А на следующий день – звонок: «Приходите оформляться».
Меня встретил директор театра, и я стала писать заявление о приеме – в Театр имени Е. С. Деммени… Директор непонятно от чего пришел в ужас: «Что вы пишете?» — «Проверила, все правильно» — «Почему имени?!» — « А он что – жив?!» – «Так он же вас и принимал!» Ошибка была объяснима: на афишах писалось — «п/р Е. С. Деммени», а зрители запросто говорили: «Идем к Деммени»…

Я написала заявление – на это раз правильно и пошла к Евгению Сергеевичу: безукоризненный костюм, белоснежная рубашка… Он спросил меня: «А мама знает, что вы устроились в театр?» Мне было-то всего 20 лет… «Знает» — хотя ничего она не знала. «А вы сколько получали на работе?» — я ответила. « Здесь вы будете получать меньше». Почему-то я сказала, что это не играет никакой роли…
«Ну, хорошо, походите по театру, познакомьтесь». И я пошла, а за кулисами пахло сухим деревом: я так люблю этот запах. Иду, все здороваются, такие симпатичные. Я подумала: «Я не уйду отсюда никогда»… И вот стала работать как сумасшедшая — в первом государственном профессиональном кукольном театре России.
А какой была первая роль?
Меня сразу ввели практически в половину репертуара. Хотя я ничего еще не знала и не умела, но, видимо, у меня была предрасположенность к этой профессии. Пропадала в театре с утра до вечера, если мне кто-то нравился в работе, подходила и спрашивала. Мне с удовольствием все показывали и объясняли. По вечерам проходила с марионеткой сама, и уже искала что-то свое. Так ведь и театр так появился – методом проб и ошибок.
Училась я на практике. У нас была одна из лучших педагогов по речи – Александра Афанасьевна Пасынкова, выпускница Ленинградского театрального института, режиссер, актриса БДТ, Театра Ленинского комсомола, Ленинградской областной филармонии. Каждую весну мы отчитывались в том, чего достигли. Из Михайловского театра приходил педагог по вокалу.
Мне очень пригодилась моя любовь к музеям. Чтобы правильно вести пластическую марионетку, я ходила смотреть на скульптуры, живопись. Ведь там все в движении, нет статичных, вялых фигур, особенно в скульптуре, и ты отбираешь то, что тебе нужно. Нужна насмотренность. Надо ходить и в театры: даже если спектакль плохой, всегда можно что-то взять и из него, правда, и нервы надо иметь железные. Тогда было время оттепели, приезжали очень интересные коллективы – из Англии «Королевский театр» с «Макбетом» — Пол Скофилд в главной роли, «Порги и Бесс» привозили американцы, Греция представляла свои трагедии.
Правда, попадать было непросто, но мы везде пролезали. Однажды я даже обнаглела: прошла на «Идиота» со Смоктуновским — на каблуках, приодетая… Со мной было еще два актера. Подошла к контролеру и говорю: «Здравствуйте, эти двое – со мной». И пошла, а она опешила. Там уже толпа народу, артисты мои тоже молодцы – быстро проскользнули. А контролер пост оставить не может, бедняга…Там же двери просто сносили, записывались ночью, костры жгли. Мы, разбежавшись, садились кто где…

Каким был Евгений Сергеевич?
Евгений Сергеевич был человек-театр. Однажды на выставку в Манеже пришла постаревшая «гимназистка» — седая очаровательная стройная женщина с кружевным воротничком. Смотрит на наших кукол и плачет. Я к ней кинулась: «Вам плохо?» — «Да нет, я вспомнила, как мы детьми приходили на такие выставки, вспомнила Деммени, он так нравился детям!»
Перед началом спектакля он всегда появлялся в фойе. Дети смотрели на кукол, которые были выставлены в витринах, начинали спорить, а он подходил и все объяснял. Когда Евгений Сергеевич появлялся в фойе, дети сразу смотрели на него: он был каким-то притягательным. И, конечно любил детей, любил театр. Шапорина – Яковлева, основательница Театра марионеток уехала в Париж, и если бы он не взял марионеток в свой уже процветающий театр, то они просто исчезли бы. Но театр ожил, Маршак влюбился в него, бесконечно шли новаторские постановки, и вообще — в течение 40 лет это был единственный театр марионеток в Союзе.
Деммени – это уникальная потрясающая личность, военный инженер, оратор потрясающий, философ: 11 лет он учился в Николаевском кадетском корпусе, два года – в пажеском. Знал все на любую тему: вопрос задашь – получишь ответ. И это именно он впервые открыл, развил, обосновал главные положения кукольного театра. Если он что-то задумывал и начинал рассказывать, сразу хотелось начинать это делать: он был фанатом и нас увлекал. Был очень скромным, я никогда не думала, что он так мило поет: спел однажды на каком-то вечере французскую песенку. Знал в совершенстве два языка: немецкий и французский, этику, эстетику…
Существует ли петербургская школа игры?
Конечно, у нас есть замечательный институт, а школа отличается мастерством во владении марионетками.
И у нас есть наш потрясающий театр. Деммени выбрал это место, потому что оно – в сердце Петербурга. Кроме того, сюда приезжали дети из самых далеких районов, рабочих окраин, и Евгений Сергеевич хотел, чтобы они видели красоту нашего города, гуляли, смотрели. Я сейчас подвожу их к окну, показываю перекресток Невского и Садовой: тут никогда нет одного и того же света, небо бывает сиреневым, голубым, серым со сказочными облаками…И это никогда не повторяется.
А каков сам дом! Когда он стоял уже здесь, не было Публичной библиотеки, на ее месте были огороды. На месте Гостиного двора прыгали зайцы и лягушки. Правда, сначала дом был одноэтажным, потом двухэтажным. Тут поселился Шувалов – представитель муз, любимчик Елизаветы, здесь у него бывали и Державин, и Сумароков, и Ломоносов. Потом гостиная превратилась в Музыкальный салон, который посещали молодые Шостакович и Оборин, а какие здесь были концерты, какие встречи! Деммени сюда въехал в 1937 году, и вот мы до сих пор здесь. Правда, в 90-е было много покушений, место уж очень хорошее…

Драматические актеры занимаются по системе Станиславского. А как готовятся к роли артисты-кукольники?
Когда разбираешь роль, начало – все как у драматических артистов, по системе Станиславского. А дальше подключается какая-то отстраненность, ты все должен передать кукле. Если этого не сделать, то ты будешь сам по себе, кукла – сама по себе. Нужно изучить марионетку, правильно подвязать, чтобы она была живая. Сейчас самые модные куклы, видимо, потому что их легче вывозить, хотя и здесь есть свои трудности – это планшетные куклы. Актер практически виден и кукла – перед ним. Надо, чтобы актер понимал, что все нужно делать через нее. Если он этого не понимает, то кукла стоит, а он играет сам по себе. Но дети не должны смотреть на него, только на куклу. Если все сделано правильно, зрители не замечают актера. Только если нужно что-то сказать от автора. Это очень непросто, но это – профессия.
Любая кукла сложна, но марионетки тоньше, с ними необходима пластика, не может быть абы какого движения, иначе получается ерунда, мотается кукла и все. Но и тростевые куклы, например, тоже сложны.
Недаром в 1927 году Деммени организовал первые в России курсы по подготовке актеров, режиссеров, художников кукольного театра. Нужно полноценное обучение: подвижный интересный голос, вокал, пластика. Видимо, у меня были хорошие крепкие гены: я выдерживала совершенно непосильные вещи. Ведь просто стоять тяжело, но еще тяжелее держать куклу, которая живет, двигается, имеет характер. Нитки от меня тянутся как нервы. Мы не шахматисты, чтобы просчитывать ходы вперед: жесты кукол надо просто помнить и взять нужную тебе нитку.
Расслабляться здесь некогда, всегда начинаешь с чистого листа. С каждым персонажем, с каждой куклой – по-новому. На каждый спектакль нужно придумывать иные способы, чтобы заставить поверить, что кукла – это не ты, хотя, конечно, профессия все равно в тебе сидит. Кукольный театр опасен тем, что могут появиться штампы. Убрать их потом очень трудно. И работать с ними неинтересно.
Я долго себя грызла, боялась похвал, хотя они были мне нужны, и Деммени это знал, он был хорошим психологом и понял, что меня надо хвалить, и меня это не испортит. И действительно не портило, только я зажималась поначалу.
После спектакля «Синяя птица» я как актриса поняла, что такое сопричастность зрителей, как мы обмениваемся энергией: был полный зал детей опасного возраста. Когда мой Тиль-Тиль попадал в зачарованный лес, зрители со мной просто дышали. Были моменты, когда мне казалось, что в зале никого нет: так они слушали.
Невероятная Татьяна Георгиевна Бруни, оформлявшая этот спектакль, была большая фантазерка, живой актер стоял в кукле-дубе, нижние его ветки оживали и хватали моего Тиль-Тиля. Дети ахали, а у меня бежали мурашки. Куклы были уникальные, сделанные с большой любовью, все было просчитано математически. Спектакль очень хорошо прошел, все работали на него: очень важно, чтобы вместе, чтобы не каждый сам по себе.
Нужно, чтобы никто не тянул одеяло на себя, чтобы можно было чувствовать партнера. Вот этого никогда не было у нашей Ларисы Жориной. В «Пиноккио» я играла Пиноккио, а Лариса – фею. И я ждала ее голоса, появлялась какая-то полетность: я сидела выше, она появлялась ниже. Все спектакли, на которых мы соприкасались, всегда были подарком.
Это был уже следующий этап в жизни театра: у нас появилась тропа, нитки были по три метра – на маленькую-то куколку! Очень хороший художник – Наталья Сизых создала сверкающую, сияющую Италию. Там не было конкретности, но это было безумно красиво. А композитором стал Сергей Баневич, который только что выпустил «Паганини». Все, что не вошло в фильм, вошло в наш спектакль, а остальное он дописал.

Один из спектаклей, на котором вы точно соприкасались – это знаменитый «Крокодил Гена и его друзья»…
Да, появилась Лариса, была назначена на эту роль и очень быстро во все вникла, она – рыцарь этой профессии. А ведь у нее были предложения от драмтеатров, но она не купилась. Так и я тоже кино потеряла только из-за театра. Мне предлагали сняться несколько раз, я отказывалась, было некогда, а ведь в кино не любят, когда отказывают, не цепляются. В кино надо говорить «да», а потом уже разбираться.
Меня почему-то опять стали приглашать на какие-то эпизоды после 2000 года: их штук 15 наберется. Ерунда, но вспомнить этот опыт приятно.
Кукла — создание магическое. Чувствуете ли вы душу куклы, с которой работаете, или она для вас просто инструмент?
У нас с Ларисой был такой опыт как-то летом — это было в 90-х годах — по всему фойе была организована выставка. А рядом с буфетом находились восковые фигуры. Народу было очень много, приходили и спрашивали даже, нельзя ли купить что-нибудь. Мы проводили экскурсии: сначала по нашей истории, а потом заводили посетителей к восковым фигурам. Нам писали восторженные отзывы! Месяц мы поработали, потом отказались. Организатор-то быстро смекнул, что успех обеспечен, когда в качестве экскурсоводов – артисты, и безуспешно уговаривал продолжать.
Что касается души, то марионетки всегда делали из дерева, а дерево – живое, как и вага в руках у тебя: она тоже из дерева. Когда я беру в руку куклу из того, прошлого времени, я сразу вижу за ней человека, который с этой куклой работал. И какое-то тепло остается и идет ко мне.
А кого легче играть — людей или животных?
Мне говорили, что когда я играю льва, который ушел из дома, то становлюсь на него похожа. У меня есть фотография из этого спектакля – так же брови, как у него, лицо и глаза – вылитый лев. Очень милый, к слову. Думаю, что людей играть сложнее, ведь никто не знает, как разговаривают животные…