«Тот, кто сердца лишен, жизнь дарить не способен»
В Петербурге состоялась премьера мюзикла «Последнее испытание» в постановке Василия Заржецкого
Взявшись за постановку мюзикла «Последнее испытание» режиссер Василий Заржецкий проявил известную смелость: за чуть более четвертьвековую историю творение композитора Антона Круглова и автора поэтического либретто Елены Ханпиры практически обрело собственную творческую вселенную. Отправной точкой стала ролевая игра по мотивам «Саги о копье» презентованная Антоном и Еленой в 1998 году на Зилантконе, крупнейшем в России международном фестивале любителей фантастики, толкинистики и ролевых игр. Помимо аудиоверсии я насчитала, по меньшей мере, десять разного масштаба, формата и уровня постановок: понятно, что к нынешнему моменту упомянутая вселенная представляет собой отдельные – и очень многочисленные группировки приверженцев той или иной версии, тех или иных исполнителей главных ролей. Приверженцев, имеющих совершенно точное понятие, как надо ставить и кому кого играть – понятие, зачастую не подлежащее сомнению. Не забудем читателей – почитателей «Саги о копье», для которых самым священным является слово «канон», и горе тому, кто посмеет отступить от него хоть на шаг, проявляя самостоятельность и смелость иметь собственное мнение.
Страсти разыгрались уже на этапе постановочного процесса, ибо создатели мюзикла привлекли в помощь соцсети, создав там тематическую группу и бесстрашно вынося на суд подписчиков замыслы и свое видение тех или иных персонажей, а также представляя их исполнителей, нередко удивляя, шокируя или откровенно зля фанатов мюзикла.
Надо ли говорить, что зал ДК Ленсовета был переполнен: поклонники «Последнего испытания» дружно объединились, чтобы оценить, чего ж нового, того, что они еще не видели, натворили создатели спектакля по мюзиклу, без преувеличения, ставшему легендарным. Скажу честно, я шла на имя режиссера, не считая, впрочем, себя большим знатоком его работ. Но один из моих любимых спектаклей Заржецкого «Опасные связи» могу, не кривя душой, назвать необыкновенно стильным, чувственным, страстным и утонченным. А, пожалуй, наилучшей для меня версией мюзикла «Последнее испытание» при всех безусловных достоинствах различных постановок является аудиоверсия. Ибо музыка Круглова и либретто Ханпиры абсолютно безупречны, недаром перфекционист Антон Анатольевич дописывал и дорабатывал его где-то лет пятнадцать.
Хотелось при том полюбопытствовать, что режиссер, поставивший упомянутые «Связи», а это, на минуточку, драма в письмах XVIII века и «Идиота» всеми нами любимого Федора Михайловича Достоевского, вытащит на свет божий из фантастической саги, родившейся в бог знает каком далеком, несуществующем мире.
Я не буду отвлекаться на музыку и поэтическое либретто, еще раз уточнив, что они абсолютно безупречны и обсуждению не подлежат. К слову, по этому поводу отдельный респект создателям спектакля, включившим в постановку живой оркестр, то есть обеспечившим ту невероятную энергетику, которой ныне по разным причинам пренебрегают даже в музыкальных театрах.
Не буду утомлять подробностями сюжета – любители фантастики сведущи в «Саге» куда лучше меня, а немногочисленные просто театралы пришли посмотреть обычный спектакль и любимых артистов, не претендуя на звание знатоков тонкостей истории вселенной Кринна.
Что касается меня, то первый раз за всю историю существования «Последнего испытания» я посмотрела полноценный спектакль: с добротными декорациями, неожиданно, но очень оправданно подобранными исполнителями главных ролей, продуманными костюмами и точно определенным посылом. И с драматургией – такой, что думаю, сюжет был понятен даже неофитам: к слову, один из фанатов недовольно поворчал на тему «слишком уж все разжевано», что для меня являлось-таки плюсом постановки.
На сцене – весьма реальный фантастический мир, воссозданный с помощью невесомой эфирной башни, узорчатой, ведущей к ее вершине и играющей большую смысловую нагрузку лестницей, таких же конструкций, трансформирующихся, к примеру, в деревенскую лавочку. И столь модных ныне, но использованных уместно, с чувством меры видеопроекций, переносящих то в божественный город Истар, то в солнечную зеленую веселую Утеху, то в Бездну, по замыслу авторов, впрочем, это не мрачное, клубящееся ужасом подземелье, но дьявольское кабаре, фрик-шоу, актеры в котором – кошмары измученного воспоминаниями Рейстлина.
Неожиданным, но невероятно впечатляющим открытием стала Евдокия Малевская в роли светлой жрицы Крисании. В вокальных данных и актерской игре Евдокии я не сомневалась, наблюдая ее в самых разных ипостасях. Вопрос был, скорее, в ее трактовке главной героини, в других постановках производящей впечатление не очень далекой, легко поддавшейся на демагогию Рейстлина особы, несколько надменной, уверенной в своей избранности, а потому непрозорливой и слабой, хотя и доброй и искренней.
Но здесь пазл сложился! Опять же не буду прибегать к опасному слову «канон» применительно к этому спектаклю – во время описываемых событий жрице двадцать пять лет. Крисания Малевской – совсем девчонка! Но только вначале. И абсолютно как все подростки она горит желанием заявить о себе, переделать мир, начав с перевоспитания самого опасного мага – Рейстлина. Она сможет, она так по-ребячьи уверена в своих силах: ведь это ее считают избранной!
На глазах у зрителей эта девочка проходит поразительный путь полной – и оправданной трансформации. Уверенно следует она за Рейстлином, не убоявшись Рощи мертвых (что с ней случится – ведь она исключительна, а миссия обращения к добру черного мага велика и почетна). Приходит в истовый восторг от божественного города Истар вначале и в полный ужас потом: ведь прикрывшись безграничной верой в светлого Паладайна здесь творятся беззакония, здесь убивают невинных и обманывают доверчивых. Все еще пылкий подросток она бросается на их защиту, руководствуясь, скорее, даже не верой, а своим добрым нежным сердцем. Но девочка взрослеет: не так все просто и благостно в мире веры, который рушится вместе с грешным городом — Крисании не на что опереться, все, что она почитала без тени сомнения, подвергнуто поруганию властолюбивым и жестким Королем-жрецом. И в тот момент, когда Крисания растеряна и одинока, плечо ей подставляет ни кто иной, как черный маг, к тому же приправивший свою поддержку драматичным рассказом про тяжелое детство: прием, безошибочно действующий на слабые добрые женские сердца. И девочка расцветает, превращаясь в прекрасную юную женщину, пленившуюся невероятно харизматичным черным магом – а кто бы устоял? Все так не ново и так прекрасно под луной: «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним»…
Все, для чего она родилась: ее вера в свет, ее доброта, готовая спасти обиженного и угнетенного, ее цветущая юность трансформируются, сосредотачиваются на любви. Рейстлин – ее мир, ее радость, ее вселенная и – ее цель. Со всем пылом любящей женщины, впервые познавшей безграничное счастье, она без колебаний идет за единственным в Бездну, и со всем жаром безусловной веры в великую справедливость и без оглядки на свою судьбу, все равно принадлежащую магу, она вымаливает для него спасение. И это она – неожиданный ход создателей спектакля – становится главным судьей, мерилом справедливости, обвинителем и прорицательницей судьбы не прошедшего последнего испытания Рейстлина. Ослепшая – и прозревшая, любящая – и справедливая, отвергнутая – и властвующая.
По словам Василия Заржецкого, режиссер – всегда прокурор, а артист – адвокат. Роль «адвоката» — черного мага пригласили сыграть Антона Авдеева, и этот выбор тоже послужил поводом для многочисленных жарких дискуссий. Антон широко известен театралам как исполнитель романтичных, светлых персонажей, включая роль и вовсе запредельную – Иисуса Христа. Кроме того, Антон обладает невероятно чистым, хрустальным тенором, что, естественно, обуславливает выбор режиссеров, работающих с ним. Хотя, чисто субъективно, хотелось бы, чтобы создатели спектаклей не эксплуатировали его данные столь однобоко – Антон способен на гораздо большее: вспомним его обезумевшего в горячке азарта Германа в «Даме Пик», да и экстравагантный костюм Шляпника из «Алисы в стране чудес» ему очень впору. По словам авторов мюзикла, одной из задач было смешать все краски, присущие персонажам – в спектакле нет однозначных злодеев или абсолютно идеальных героев: так, светлый бог Паладайн без колебания и без разбора уничтожает целый город, повинный только в том, что его жители были покорны зарвавшемуся Королю-жрецу.
Заржецкий не ошибся в выборе «адвоката»: Рейстлин Авдеева необыкновенно живой и вызывает чувства самые противоположные – от сострадания к яростному негодованию. В отличие от Крисании Рейстлин не меняется, разве что этого требуют чисто внешние обстоятельства: он упорно, упрямо идет к своей цели, и все его действия имеют строго определенную направленность. И на этом настойчивом, терпеливом пути он просто гениально всего-навсего меняет маски, где-то приоткрывая свои истинные чувства, где-то старательно пряча их за очередной личиной. Вот он уважительно, как с равной беседует с юной Крисанией, горячо рвущейся привести заблудшую овечку Рейстлина к свету: любопытство, сострадание, осознание своей великой миссии, но и невероятная харизма «хищных очей» стали тем крючком, тем капканом, в который угодила маленькая жрица с первой же встречи. Вот Рейстлин – искусный «кукловод», передвигающий на шахматной доске послушные фигуры Короля-жреца, брата, Крисании и – целого города: мат Королю, Истар пал, а кто, как не Рейстлин, сердобольно ухаживает за его измученными, несчастными жителями. «Одним из центральных моментов для меня является гибель Истара, — отмечает Заржецкий, — это – последний день Помпеи, момент, когда персонажи проявляют свое истинное лицо, так бывает только в критической ситуации. В точке невозврата».
А вот бесконечно чувственно поставленная сцена соблазнения: надо видеть, с какой кошачьей неумолимой грацией Рейстлин мягко, медленно, но так неотвратимо поднимается по лестнице к уже полностью захваченной его сумрачным обаянием Крисании. И даже любовь, все-таки прокравшаяся как вор в его сердце, зацепившаяся нежеланной занозой, любовь, которой так рано он лишился в детстве, нежность, которую затоптали было смеявшиеся над ним деревенские лоботрясы, становится для него лишь разменной монетой, которой он – слепец – пытается расплатиться за восхождение к божественному престолу, оставаясь ни с чем. «Властелин ничего» становится горьким, безумным криком отчаяния – ведь он не просто себялюбиво шел наверх, он так хотел «жить без фальши, создать новый мир, лучше чем раньше!». Но остался — обделенный любовью, ненавидимый миром, в котором – пустота: «Ни женской улыбки ни детского смеха», остался безмерно одинокий, просчитавшийся, потерянный, измученный и беспомощный, несмотря на всю свою безграничную власть…
Вообще, надо сказать, трансформацию претерпели практически все персонажи мюзикла, в том числе и потому, что, по словам Заржецкого, «поэтическое либретто прекрасно, но мы обращались и к первоисточнику, вводя драматические диалоги, чтобы либретто было более насыщенным и работало на идеи режиссера». Отсюда впечатление полноценного спектакля с внятным сюжетом и последовательным действием. И отсюда же весьма отличающийся от прежних постановок в лучшую сторону образ, например, одного из главных героев: брата-близнеца Карамона. Ростислав Колпаков, к этому моменту с присущим ему блеском и обаятельным талантом уже сыгравший Карамона в четырех из вышеупомянутых постановок мюзикла, настолько сроднился с доспехами славного воина, что не вызывает никаких нареканий ни со стороны приверженцев канона, ни со стороны последователей той или иной версии спектакля. Нынешний, пятый Карамон Ростислава все так же могуч, самоотвержен и отважен и обаятелен, но еще и необыкновенно нежен и ласков: как и следует любящему мужу прекрасной Тики, доселе (в прежних постановках) лишь злившему ее обильными возлияниями и беспутством.
«Чем отличается наша постановка? – Мы копнем глубже с точки зрения идейности, поговорим о внутренних проблемах персонажей», — ответил в свое время на вопрос зрителей Василий Заржецкий. Творчество невероятно субъективно и тем прекрасно: кто-то видит лужи, кто-то небо в в них. Выводы и заключения каждый делает для себя сам – в зависимости от своего мироощущения, наличия эмоций и чувств, толщины кожи и желания понять или забыть и отмахнуться. Мир вечно находится в состоянии выбора: физики враждуют с лириками, материалисты — с идеалистами, сердце – с разумом. Придуманная далекая и нереальная Вселенная Кринна со своими странными богами, с магами и чародеями, которые свободно ходят меж простых людей и творят добро или зло, давно пропавшие на Земле остроухие эльфы, грустный народец, не выдержавший нашего неверия — мир, рожденный только лишь пылкой, способной любить, сострадать, радоваться и грустить душой… «Тот, кто сердца лишен, жизнь дарить не способен»… Я выбираю сердце!
Елена Шарова